"За время пребывания в ИТУ Кузнецов проявил себя с отрицательной стороны, зарекомендовал себя матерым антисоветчиком. На меры воспитательного воздействия реагировал враждебно, политзанятий не посещал, на беседах с работниками лагеря вел себя высокомерно. Неоднократно выдворялся в штрафной изолятор, а в 1967 г. был отправлен в тюрьму за отказ от работы".

ПРОКУРОР: Залмансон Сильва, скажите, вы помогали Кузнецову изготовлять кастет? СИЛЬВА: Да. ПРОКУРОР: Так как же, Кузнецов? КУЗНЕЦОВ: Она просто присутствовала. Если это называется помощью?.. Я делал кастет сам, один. ПРОКУРОР: А дубинки? КУЗНЕЦОВ: Тоже один.

РУСАЛИНОВ (народный заседатель): Почему вы, приезжая в Ленинград и в Москву, всегда возили с собой всякую антисоветчину? КУЗНЕЦОВ: Какую, например? РУСАЛИНОВ: Ну вот Солженицына...

Я вкладывал в понятие просьбы о предоставлении политического убежища не специальный юридический смысл, который, как я позже убедился, софистически обыгрывался следователями, а рассматривал эту просьбу об убежище как некое ритуальное действо всякого не совсем легально попавшего за границу человека, желающего стать лицом, не подлежащим выдаче государству-владельцу.

ПРОКУРОР: Не считаете ли вы, что антисемитизм порожден сионизмом? КУЗНЕЦОВ: Сионизм существует с 19-го века, а антисемитизм - вечно, разве вам это не известно?

На вопрос прокурора, высказывал ли ему когда-нибудь Пэнсон антисоветские взгляды, торопливо ответил: "Что вы! Я бы немедленно сообщил об этом в КГБ!"

МЕДНОНОГОВ сказал, что подсудимые "неспроста планировали совершить свое гнусное преступление именно 2-го мая - они хотели испортить праздник мирового пролетариата! Неспроста они задумали это злодеяние в юбилейный год, когда весь мир отмечает 100-летие со дня рождения Ленина!" Медноногов потребовал для всех подсудимых "высшей меры наказания".

Кузнецов говорит: "Я - автодидакт!" и не ведает, что в этом заключается его беда. В одиночку учит английский, в одиночку же он попадает в плен религиозных и других вредных мировоззрений. Так, на допросе 18 июня Эдуард сообщает, что "мир религиозных исканий" научил его смотреть на реальный мир "под несколько другим углом". Политику он считает "суетой", и его интересует только вопрос "о выезде в Израиль".

У меня не было умысла нанести ущерб Советскому Союзу. Я хотел всего лишь жить в Израиле. Возможная просьба о политическом убежище не расценивалась мною как враждебный политический акт - об этом неверно говорится в обвинительном заключении. Я никогда не высказывал желания выступить где-либо на пресс-конференции и ни с кем не обсуждал этого вопроса.